Сегодня нашим собеседником стал Семён Мотолянец — художник, фотограф, куратор, автор перформансов и акций, также участник петербургского объединения "Parazit" и один из создателей андеграундной группы "Мыло". Также Семён Мотолянец — один из художников, представленных в галерее Marina Gisich Gallery. Его работы находятся в Третьяковской галерее и Русском музее.

С Семёном мы поговорили о творческом пути, эфемерном искусстве, о молодых художниках, кураторском опыте, о работе в международных проектах и резиденциях. Обо всем этом — читайте в нашем новом интервью!

Расскажите о начале Вашего творческого пути?

Я отношусь к числу тех художников, которые всю жизнь учились. В начале была художественная школа, после нее — художественное училище, далее — Академия им. Штиглица (прим. редакции: Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица). То есть мой путь к профессии был последовательным, а идея стать художником не возникла спонтанно. Недавно я осознал, что учился по профессии 21 год!

О том, что я хочу стать художником — я понял в процессе обучения, которое было, по большей части, ремесленным. Я понял, что хочу заниматься современным искусством и искусством вообще, а не просто шлифовать и улучшать свои умения в области рисования. Не быть художником выходного дня, а отдать все свое время своим идеям и их реализации.

Вы работаете с разными медиумами. Расскажите, как так сложилось?

Во время учебы в Академии я столкнулся с кризисом, связанным с выбором и поиском своего языка, а также с пониманием того, как вписаться в реальную экономику жизни. После многих лет работы с живописью, изучая анатомию и занимаясь бесконечными обнаженными постановками, я понял, что устал. Я нашел выход, увлекшись фотографией. Встретил своего учителя, Игоря Лебедева, который познакомил меня с основами фотографии. Большую часть знаний о современном искусстве и концептуальной фотографии я получил именно от него. Меня увлекла фотография, я много практиковался, снимал и занимался ручной печатью. Фотография определенно обогатила мою живопись. Я заметил, что обладаю очень резким зрением и осознал, что в живописи понимание "резкости" отсутствует в принципе. Резкость — это свойство присущее фотографии. Сейчас же с этим я работаю и в живописи, то есть занимаюсь photo-based искусством.

Ранее Вы занимались перформансами и акциями, расскажите, как пришла идея погрузиться в работу с эфемерным искусством и чему научил этот опыт?

У нас в арт-группе “Мыло” была идея, что между зрителем и художником не должно быть никаких посредников в виде произведений искусства. И реализовав ее, мы испытали фрустрацию. Главный материал, с которым мы работали — мыло — не оставляет после себя следа. Там нет вещественности, нет тела самого искусства. Есть только некий акт высказывания. Это как песок сквозь пальцы: ты делаешь что-то, но у тебя ничего от этого не остается. Есть своего рода документация, хотя она репрезентирует перформанс только частично. Тогда начался новый поиск, сборка ситуации, — мы хотели понять, как же все-таки этому мылу, которое отнюдь не вечный материал, попытаться дать какую-то жизнь, более длительный период для существования. Так произошла принципиальная смена интересов от эфемерного искусства, бесследного, безматериального, бесплотного к очень классическим и устойчивым к времени медиа.

Я для себя сделал вывод, что само по себе живописное полотно — это одно из самых компактных высказываний в области искусства. Именно компактность и форма представления дают возможность художнику создавать достаточно серьезные высказывания, при этом не обременяя себя, например, хранением таких вещей, как крупные инсталляции, скульптура или современное искусство, работающее с каким-то пространством. Хранение таких объектов всегда затруднено и требует значительных ресурсов. В то время как для создания картины достаточно стула, мольберта, небольшой мастерской, идеи и труда. Мне кажется любопытным, что компактность картины вновь утверждает своё превосходство над новыми медиа, которые требуют сложных условий хранения. Форматы видео и фотографии постоянно меняются, в то время как с живописью всё стабильно уже на протяжении 300 лет. И мы, в принципе, имеем достаточно слаженную систему, которую хорошо воспринимает как рынок, так и институт коллекционеров. А музейная система ее понимает и знает, как правильно хранить.

Есть ли у Вас artist’s statement? Как Вы можете описать свою художественную практику?

Я замечаю, что многие художники часто корректируют свои artist’s statement, поскольку это документ, с которым легче двигаться институционально. Это вполне понятный мотив, но, на мой взгляд, он сильно ограничивает художника.

Что касается меня, я могу рассказать о темах, которые меня интересуют. Темы, на мой взгляд, гораздо шире, они позволяют быть более динамичным и гибким в описании своей практики. Меня интересует тема ускользания самой жизни, ускользания формы, что я репрезентирую через, например, мыло. Я нашел такой узнаваемый язык. Почему мыло? Здесь поднимается тема очищения, которая имеет некий религиозный подтекст. Мне кажется, достаточно интересно, что существует момент какого-то внутреннего и внешнего, физического и морального обновления, связанного с гигиеной — как физической, так и моральной. Это бесконечно повторяющийся процесс. Я думаю, что через мыло удается передать идею эфемерности вещей и вечно ускользающего состояния чистоты.

Кто из современных художников Вас вдохновляет?

Меня вдохновляют мои коллеги из группы PARAZIT, с которыми я работаю сейчас. У нас большая группа — 110 человек, и каждые две недели мы организуем выставки в нашем небольшом коридоре в галерее Борей. В частности, я хочу выделить Володю Козина, Керима Рагимова, Николая Садовника и Дмитрия Жеравова, Веру Светлову, Тимура Мусаева-Кагана, ну и других товарищей по объединению.

Меня очень вдохновляют молодые люди художники из PARAZIT, которые воспринимают искусство не как привилегию или возможность что-то от него получить, а как способ что-то искусству дать. Мне интересны молодые авторы, которые приходят с новыми идеями. Особенно любопытно наблюдать за теми, кто не стремится сразу выйти на рынок, а, наоборот, ищет, и нащупывает своё место в искусстве. В этот момент процесс создания искусства становится более увлекательным, потому что поиск и становление — это интересные и важные явления.

А также, безусловно, романтический Московский концептуализм, но сейчас особенно меня интересует белорусское искусство - его история, процесс развития. Есть множество нюансов, которые в новой реальности хочется изучить и попробовать понять более глубоко. Но это скорее хобби, я не являюсь профессиональным историком искусства, мне просто интересно прослеживать связи и разбираться, как всё происходило и происходит сейчас.

Был ли у Вас кураторский опыт?

Да, я довольно часто выступаю куратором. Это интересный опыт, но я не могу сказать, что хочу заниматься этим более профессионально, так как это не совсем моя стихия. Я всё-таки мыслю себя как художник. Куратор, по сути, формирует мозаику из работ других авторов, и это создает определенные сложности.

Из больших кураторских проектов, которые я могу отметить — это работа с группой PARAZIT, где мы организуем большие выставки. Сейчас я часто слышу мнение о том, что голос художника стал менее значим, а кураторское высказывание, наоборот, приобрело большее значение. Мне кажется, здесь происходит перетягивание одеяла: важность кураторской деятельности нельзя отрицать, но следует помнить, что она строится вокруг художников. Тут важно настроить систему с четкой этикой и дать голос художникам. Если я занимаюсь кураторством, то стараюсь репрезентировать самих авторов и их видение, не смазывая их смыслы общей концепцией выставочного проекта.

А что расскажите о международных резиденциях/проектах?

У меня был такой опыт. Я работал в Cité des Arts — известной французской резиденции в Париже. Также был в резиденции в Норвегии, проходил стажировку в Нью-Йорке. Кроме того, жил и работал в резиденциях в Армении, в Грузии, в Молдове. Это был интересный и важный опыт, хотя после недавних событий он во многом нивелировался, фактически исчез.

Я рад, что успел там побывать, хотя в пребывании в резиденциях есть своя специфика: ты почти не можешь ничего забрать с собой. Там нужно уметь работать, сидя на чемоданах и создавать компактные произведения. Но опыт был интересным.
Но самой долгой резиденцией я думаю я могу назвать свое пребывание в Петербурге— 21 год.

Где сейчас можно увидеть Ваши работы?

Каждые две недели в Петербурге в галерее Борей на Литейном у нас продолжаются выставки группы PARAZIT, в пространстве НИИ PARAZIT на Рентгена, 4 , в Галерее Марины Гисич — вот места, в которых обычно участвуют мои работы.

Что касается планов, я готовлю новый проект, который, надеюсь, будет персональным. Хожу в мастерскую, занимаюсь производством. Реализую накопившиеся идеи, пытаюсь завершить то, что начал. Моя задача сейчас — расширить аудиторию и выйти за пределы круга петербургской публики - любителей современного искусства, хочется работать на более широкую публику. Часто художники не выходят на широкую неподготовленную аудиторию, а я считаю, это еще одна проблема.

Какие советы Вы могли бы дать молодым художникам?

Если бы я снова проходил свой путь, я бы точно не занимался бы написанием artist’s statement и всех этих applications. Вместо этого я сосредоточился бы на создании произведений, переводил бы свои идеи в реальные формы. Как только что-то появляется, оно может быть считано. Это самый важный момент, как мне кажется.

На мой взгляд, персональная выставка — это единственный способ оставить свое высказывание в рутине нынешней системы. Это непросто, это страшно, ведь ты берешь на себя ответственность. Конечно, можно выиграть гранты или попасть в крутые резиденции, но они не сделают вас большим автором. В этой системе превалирует жюрийское мнение, именно поэтому важно уметь доверять себе, верить в себя, действовать, порой совершать ошибки, и обязательно пробовать снова.