На итоговой выставке резидентов 7-го сезона Открытых Студий Винзавода мы влюбились в работы молодой художницы Жени Войнар и решили, что непременно познакомимся с ней поближе.

Чуть позже мы встретились в ее мастерской, и Женя рассказала нам про свой творческий путь, темы с которыми она работает, ну и, конечно же, поделилась с планами на будущее.

Женя, расскажи, с чего начался твой творческий путь?

Он начался очень рано. Наверное, у меня не было иного внутреннего выбора, кроме как стать художником. Уже в 10 лет я начала складывать все у себя голове. Родители, инженеры-конструкторы, с самого моего рождения приготовили мне место на заводе, чтобы я тоже проектировала средства спасения, катапультные кресла и скафандры. Тем не менее, я была совершенно от этого далека. В то время я заканчивала химико-математическую гимназию, которая была, честно признаться, абсолютно невыносима. Но там были потрясающие лекции по истории искусства: я смотрела на картины Рубенса и на нашего искусствоведа Аллу Исааковну, эффектную даму с вдохновенным, эмоциональным подходом к живописи, и, лет в 9-10, начала в активно погружаться в эту тему.

К тому же, как интеллигентная семья, мы часто посещали театры, выставки, музеи, и это тоже все меня напитывало. Меня даже отдали экстерном в музыкальную школу, играть на фортепиано. Но и этот инструмент не впечатлял так сильно, как рисование, которым я занималась фактически с рождения и даже работала двумя руками, параллельно вычерчивая по две разные картинки: на левой страничке принца, на правой принцессу, а в последствии сутками закрашивала масляной пастелью копии натюрмортов под старину с мертвыми зайчиками и виноградом.

В какой-то момент мне попалась целая кипа журналов «Огонек», и внутри каждого оказалась вкладка про искусство. Помимо классиков – Репина, Врубеля, там были еще и более современные художники: Жан Тэнгли, Пауль Клее, Илья Кабаков, множество других удивительных для меня авторов. Я познакомилась с совершенно необычными форматами живописи - авангардом и концептуализмом: в журналах было хорошо представлено современное искусство 80-х, 90-х годов. Случился разрыв всех шаблонов, я увидела ту степень свободы, с которой можно работать.

Моя мама покупала мне книги с потрясающими иллюстрациями, изумительной графикой. Они у меня до сих пор остались, на них я тоже выросла. Меня все это настолько поглотило, что в 10 лет я пошла учиться в художественный кружок, в 13 - на подготовительные курсы, а в 15 поступила в Училище памяти 1905 года, МАХУ. Это было лучшим решением. «Пятачок», как мы его нежно зовем, заложил страсть к живописи, к жизни, веру в себя, амбиции, уверенность в том, что ты можешь вырасти в профессионала, потому что там была потрясающая поддержка от педагогов и коллег. Все мои базовые знания оттуда, в Суриковском я их уже оттачивала и шлифовала.

Сколько ты училась в МАХУ?

В МАХУ я училась 4 года, на факультете дизайна среды. Мне хотелось иметь какую-то профессию, раз уж я художник – буду еще и дизайнером. Я немного подрабатывала небольшими интерьерными проектами, параллельно иллюстрировала книги, делала логотипы, но это было совсем не то, что меня занимало по-настоящему.

В 2010 году не стало родителей: бабушки и папы, а чуть раньше любимого дедушки, главной опоры нашей семьи. Когда все рушилось, я не переставала делать картины. Холст, та плоскость, в которой тебе все подвластно: здесь есть 4 угла, твои собственные законы и законы, которые ты можешь отринуть. Это стабильное данное, которое ты сам себе создаешь. Поэтому я ни разу не пожалела, что выбрала живопись как медиум, очень эмоциональный и погружательный для меня.

Как твое состояние сказывается на сюжетах?

Я запрещаю себе спекулировать на драме. Я считаю, что боль не должна преобладать над сюжетами. Стараюсь из драматичного опыта выводить то, что меня бы поддерживало: мои сны, мои мечты, мою ностальгию. Потому что культивировать светлое – здорово. Ты им заряжаешься, заряжаешь зрителя и тебе лучше. Конечно, грусть и тревожность в работах присутствуют и будут там находиться всегда, но я хочу делать их светлыми, а от этого, возможно, еще более острыми и тонкими на фоне мечтаний.

Как ты относишься к утверждению, что молодые художники любят страдать в своих работах?

Как бы сказал (куратор) Алексей Масляев, все имеет место быть. Все слишком многогранно. Если мы затрагиваем бедное искусство 80-х, то да, там есть такие настроения: что-то более грустное, связанное с противоречиями с государством, подавленностью, оппозицией. Хотя, например, Кабаков, который этому посвятил большую часть творчества – не депрессивный художник. Многое зависит от восприятия смотрящего.

В какой момент ты почувствовала, что можешь быть успешной в искусстве?

Во время обучения в Суриковском мною, помимо жажды научиться хорошо рисовать, двигала еще, конечно, и конкурентная среда. Но когда я выпустилась, поняла, что нет смысла бороться на этом поле. Мне не интересно быть академистом. При всей моей любви к академической живописи мне тесно было выражать в ней свои идеи. И тут произошел ряд влюбленностей в современное искусство. В начале 2000-х годов в журнале «Факел» я впервые увидела работы Дэмиена Херста. Я поняла, что это оно, то самое, в самое сердце. Потом, когда галерея Триумф привезла его в Москву, а я прошла мимо витрин, увидела черепа Херста и испытала влюбленность второй раз, уже навсегда.

После выпуска из училища, когда я поняла, что у меня не выстроится карьера в академизме, я приняла решение, что стоит попробовать дать себе какие-то новые возможности. Я пошла в Свободные мастерские. За время обучения у нас было множество выставок, которые показали, что мои неакадемические работы также могут быть интересными. Меня очень поддерживали друзья. Позже я много экспериментировала, выставлялась, очаровывалась все больше и, как итог, нашла тему «Сады», которую последние три года развиваю.

Расскажи, о чем она?

Выставка «Сады» связана с потерей родителей и сада, в котором я росла в 90-е и начале нулевых. Я работала с семейными архивами: фотографии, несколько предметов быта, оставшихся после переезда. Для выставки я сделала маску с QR-кодом – переходишь и смотришь через инверсию работы. И зритель, помимо того, что видит реальность, видит и нереальное, цвета «по ту сторону пленки». К тому же, тексты, воспоминания, зарисовки - это большая интеллектуальная работа, связанная с переосмыслением тяжелого опыта потерь, который ты не хочешь трактовать как трагедию. Родители не могут навсегда исчезнуть, хотя бы потому, что они живут дальше в наших клетках. Когда я ощутила это буквально через себя и свою собственную биологию, я поняла, что надо делать выставку: она грустная, но светлая, имеющая в своей основе надежду на вечность чувств. Там про любовь, которая вне пространства и времени.

Когда ты решила делать выставку, чем она для тебя была – фактом осознания, принятия или, наоборот, рывком дальше?

И то и другое. Это первое погружение. Здесь много разных задач, ведь в новом проекте тоже заложена часть «Садов». Скорее всего, это понимание того, о чем мне хотелось в принципе говорить. Этакий «шажок в колодец» - упадешь или взлетишь из него. Страшно было, конечно, ее открывать, страшно было смотреть на саму себя со стороны, на своих родителей на холстах. Это еще и терапевтический опыт принятия. Заложено много – и работа с потерей, и работа с обретением.

Сейчас ты работаешь с тремя темами: "Сады", "Сны" и "Эстетика увядания". Расскажи немного о теме "Снов" и "Эстетике увядания".

Начала я с «Садов», потому что они самые объемные по материалу, «Сны» - самые дальние (их только-только начала накапливать), а «Эстетика увядания» родилась параллельно с ними. Я подумала, что раз можно просмотреть что-то через сохранение в архивах и в памяти, то можно посмотреть на что-то в сохранении в материи. У меня много сухих цветов – это также памятные букеты. Тема родилась как наблюдение за самой материей, даже некое Бодлеровское любование. Мне хотелось убрать, насколько это возможно, понятие ужаса перед смертью. Потому что даже в терапевтической практике я понимала, что смерть ужасна только тем, что мы испытываем эмоциональную потерю. У природы понятия трагизма нет. Есть жизнь, смерть, циклы. И это нормально. Нам, людям, тяжело воспринимать материю, как факт ее окончания существования в определенном виде. Хотелось этот опыт осознанности передать в работах, чтобы поделиться своим открытием со зрителем. По сути, все мои работы про открытия, которые я сама для себя совершаю. Я не могу о них не говорить. А сны это более детское, нежное, откровенное. Сны снятся мне всю жизнь. Они безумной красоты, невероятных сюжетов. Я не хочу это игнорировать и вывожу образы в работы. Они про мечты, фантазии, про то, что мне хочется не просто рассказывать, а еще и показывать – потому что это супер красиво.

Ты используешь практики, есть какие-то правила работы со снами?

Я всю жизнь их записывала, с 9 лет веду дневник. Потом спустя много лет я начала осознавать, что ничего не помню, читаю текст как будто первый раз. Когда училась в институте, решила, что научусь их зарисовывать. И потратила уйму времени, чтобы вычерпать визуальное из сна в память, из памяти в слова и из слов в визуал. Я включаю диктофон с закрытыми глазами. Начинаю рассказывать себе, что вижу, затем беру блокнот, если понимаю, что это перешло в четкую форму и цвет. Закрываю глаза, открываю, опять закрываю, открываю и начинаю зарисовывать. Помогает. Как тренировка. Мне хотелось бы продвигать это дальше, анализируя, что мне снится, расширяя увиденные миры.

Какие у тебя планы?

Развивать идею выставки, где соединяются три темы воедино: "Сады", "Сны", "Кости". Самое важное для меня – что именно я выставляю и чем представляю себя как художника. Поэтому мои планы только о том, чтобы все соединилось в новых работах в мою собственную цельную вселенную, я делаю на это основные акценты.

У тебя есть темы, которые ты бы хотела затронуть, но по каким-то причинам не можешь к ним подступиться?

У меня есть четкий образ того, как холст должен выглядеть после окончания работы. Я очень «про результат» и осознаю это. Но хотелось бы расшириться и на процесс, дать себе больше внутренней легкости при непосредственном контакте с холстом. Мне нелегко выставлять какие-то свои новые эксперименты, всегда безопаснее находиться в проектах, которые уже реализованы. А по темам, материалам, объемам нет никаких ограничений, предубеждений, есть только переживания, что у меня никогда не будет достаточного финансирования на те проекты, которые бы мне очень хотелось реализовать. Есть огромные задачи, которые живут в моей голове. Возможно, буду заниматься подачей на гранты. Может быть когда-то у меня появится агент, о чем я очень довольно часто задумываюсь, и вместе мы будем работать более эффективно.

Что ты думаешь по поводу того, что будет сейчас с искусством в России?

Я лишь могу надеяться, что у нас останется за что бороться. Останется та светлая часть, которую не сможет уничтожить никакое событие и ничьи действия. Я понимаю, что делаю искусство для всех и считаю, что останавливаться не надо, нужно делать то, что ты можешь делать, и освещать то, что ты можешь осветить. Мы культурные, классные, у нас очень много талантов. А талантливые люди оставались в России в самые страшные времена, продолжали работать и создавать, держали и поднимали культурный уровень, чтобы ни происходило. Возможно, я идеалист, но хочется верить, что мы все переживём.

Все фотографии предоставлены Е. Войнар. Автор фото - Юлия Захарова, Ольга Алексеенко.